Елена Алексеевна Игнатова — поэт, прозаик. Родилась в Ленинграде. Окончила филологический факультет ЛГУ. Работала учителем в школе (1970—1972), экскурсоводом в музее Петропавловской крепости (1973—1976), преподавателем русского языка на филологическом факультете ЛГУ, автором русского текста группы дубляжа и сценаристом на киностудии “Ленфильм” (1980—1990).

С начала 70-х публиковала стихи в самиздате и в эмигрантских журналах “Континент”, “Грани”, “22”, “Стрелец” и др. Автор книг “Стихи о причастности”, Париж, 1976; “Темная земля”, Л., 1989; “Небесное зарево”, Иерусалим, 1992; “Стихотворения разных лет”, Иерусалим, 2005, а также книги “Записки о Петербурге. Очерки истории города. СПб., 1997. С 1990 года живет в Израиле.

——————————————————————————————————————————————————-

Видео: Леонид Зейгер

Две дороги в Иерусалим

“Я живу в Иерусалиме”, – говорю я друзьям, для которых Израиль – лишь узкая полоска на карте, линия обреза азиатского материка. Но для живущих здесь она обретает реальный рельеф, наполняется именами городов и поселений, и в этом мире наш городок Бет-Шемеш не пригород и даже не ближние окрестности Иерусалима: нас отделяет двадцать пять километров, по здешним масштабам – значительное расстояние. Иерусалимцы относятся к Бет-Шемешу и его обитателям с пренебрежением. Если в медицинском центре “Адасса” появляется особенно напористый и бестолковый пациент, его тут же определяют: ”Из Бет-Шемеша”, и, как правило, не ошибаются. Мы что-то вроде “пскопских”, над которыми посмеивались в Ленинграде. Действительно, наш город неказист, старый Бет-Шемеш застройки 1950-х годов – это кривые улицы блочных домов и бараков, крытых черепицей. А жители Бет-Шемеша если и поражают воображение, то никак не изысканностью манер. Читать дальше >

Троицкое поле

1.
Представление о красоте и благоденствии связано в моей памяти с разоренной смоленской деревней послевоенных лет. Впервые я попала туда в раннем детстве: я часто болела, и на семейном совете решено было отправить меня к родителям отца в Гришково, на чистый воздух и молоко. Это время помнится смутно, рядом разрозненных картинок: герани на подоконнике, печная известка, которую я жевала, и она казалась вкусной, кипящий самовар и крепкий мороз за окном. На рассвете дед стоит на коленях перед иконами, и его валенки такие же мягкие и серые, как рассветный воздух. Главное в этих картинках, — чувство безопасности и тепла. Потом я бывала там каждое лето, и сборы в Гришково начинались загодя, с закупки сахара, муки, масла, сушки — ничего этого в деревне не было. Весной она встречала нас слепящей зеленью, голубизной цветущего льна, тугим от пчелиного гуда ветром, и мы не замечали времени, пока к середине августа не остывала вода в озере и не начинались сборы в город. Света, свободы, простора деревни моего детства мне хватило на долгие годы. Возвращаться в город не хотелось. Мы жили на дальней окраине, которую не переименовали в советское время, так и осталось — Троицкое поле. Читать дальше >

Фото: Л. Зейгер