Когда-то – я еще застал эту эпоху – сапожник, делая вам обувь, говорил: “Вы умрете, а башмаки останутся”. Сегодня вы не найдете такого сапожника. Потому что он никому на фиг не нужен. Потому что при системе рейтинга, при системе потребительского общества – оно заинтересовано наоборот, чтобы не было таких башмаков. Потому что надо завтра купить новые, надо сменить. Художник ничем не отличается. Если он хочет быть актуальным, если он хочет соответствовать – он должен все время меняться. Вот например, один израильский художник, я не хочу называть имен, я его хорошо знаю, очень талантливый человек и очень умный. Так вот, он постоянно меняется, как говорили “вместе с генеральной линией партии”. Он может быть сегодня абстракционистом, завтра он будет концептуалистом, послезавтра он вернется к фигуративной живописи – он должен меняться, он должен успевать. То есть, там говорить о каком-то “стоянии”, как какой-нибудь Ван Гог, парадигма модернизма –помер, но не шел на компромиссы – здесь наоборот, ты обязан идти на компромиссы, ты обязан все время соответствовать. Этот художник, о котором я говорил, он очень большой профессионал, но как по мне, его не существует, поскольку он хамелеон, его нету – его есть много. Но сегодня именно это можно поставить ему в заслугу.

Я вообще честно говоря думаю, что любой человек который занимается живописью – он либо очень глуп, либо он динозавр. Но динозавр должен знать, что он динозавр. У меня есть устраивающая меня позиция: я ничего никому не обязан. Я себе на хлеб зарабатываю, потому никто не может ко мне прийти с претензиями, и у меня ни к кому претензий нет – значит свое свободное время я организую наиболее интересным и приятным мне образом. Вот в свое время свободное я крашу. Кто-то на пляж ходит, кто-то в карты играет, а я крашу картинки. Я прекрасно отдаю себе отчет в том, что это занятие динозавра, потому что это никому не нужно.

Живопись не актуальна. Во первых, после черного квадрата в живописи, честно говоря, делать нечего. Потому что обработка двумерного пространства дошла до абсолюта. Дальше начинаются пост-нео, нео-пост и возможные вариации, которые могут быть интересными, милыми, трогательными – но я не вижу ничего особо большого и серьезного, сделанного в живописи начиная со второй половины 20-го века. В искусстве много чего происходило, оно так сказать бурлит, движется – но не живопись. А особенно фигуративная живопись. Вы знаете, Пикассо в свое время сказал очень славную фразу насчет того что художник, который обычно не сильно богат и не может купить картинки, которые ему нравятся – он их сам рисует, собирает коллекцию. Вот я для себя собираю коллекцию, которую мне хотелось бы иметь. Вот и все.

Что такое профессиональный художник? Что такое профессионал? Вы понимаете, не бывает непризнанного сапожника. Если он не признанный, значит он не сапожник. Он может быть признанный в своей деревне, может при королевском дворе – это разные уровни, но он профессионал. А профессионал делает вещь. И она должна быть хорошо сделана, если у него есть чувство собственного достоинства и некая порядочность. И поскольку, на сегодняшний день, нам не нужны профессионалы – постмодернизм, как воплощенная демократия, профессионалиму органически враждебен – то сделанная вещь тоже не нужна, по идее. И сегодня эта сделанность не входит в набор важных параметров, так же как не входит то, что эти сапоги вы будете носить десять лет – потому что это не надо.

Еще забавная вещь произошла, я думаю, с постмодернизмом. Ведь смотрите, был героический период, да? Когда модернисты все крушили, сминали, утверждались и все такое. Но Пикассо, который был изумительно умный человек – знаете, что сказал он уже где-то в 40-х годах? Он сказал: “Самой большой опасностью современного (модернисткого, авангардисткого – не помню) искусства, является отсутствие сильного академического искусства напротив”. И он был абсолютно прав.

Модернисты разрушили вот это профессиональное, искусство делания вещи. Значит, какой-нибудь Кабанель мерзкий, какой-нибудь Мейссонье – это плохая живопись. Но она профессионально сделанная живопись. Дальше, после великих людей, всей этой команды начала века, к власти пришли эпигоны. Они спихнули с трона всю Академию. Ведь бунт против Академии, на самом деле, который начался в середине 19-го века, был бунтом не против мастерства, а против идеологии. Академия, действительно, была в каком то смысле реакционной, именно с точки зрения идеологии. То есть когда ребята говорили “А вот мы пойдем красить на улице”, им говорили “Нет, вы будете красить исторические сцены, вы будете красить богов” и т.п. – а им это не понравилось.

Я преподаю в Академии Художеств и за каждое свое слово готов ответить, потому что говорю им это в лицо. Так вот, сегодняшняя Академия Бецалель (я подозреваю, что и другие Академии), является Академией абсолютно реакционной, ничуть не лучше чем Академии середины 19-го века. Почему? Потому что она ИДЕОЛОГИЧНА. Потому что Академия не учит студента что как делается, т.е дает ему инструменты а потом :пошел вон и думай сам, ему в голову впихивают в первую очередь идеологию. А это идеология постмодернизма. Что и есть академизм в своем самом отвратительном проявлении. То есть что получилось? Эти эпигоны скинули с трона – и справедливо – все это академическое искусство, они сели на трон, но они стали тем, кого они скинули. Они превратились в идеологов. Причем, что погано – они камуфлируются. То есть они сидят на этом троне в рваных джинсах, в майках, они кричат: “Наш лозунг это бунт, наш лозунг это индивидуализм”. Но когда кто-то пытается взбунтоваться против них, они его ломают точно так же! Так что мы живем в очень странное и фальшивое время, вот что интересно. Это время обманка, когда тебе вместо вещи продают – не важно что, башмак или картинку – неизменно подделку под вещь, которая должна рассыпаться, и желательно конечно рассыпаться так, чтобы не принести ущерба среде, потому что мы все за экологию… И такая же идеология вранья в искусстве. Ты себя ощущаешь в этом как некая странная рыба – ну мне позволено с моей-то фамилией такое делать сравнение – как некая рыба, которая выброшена на берег, но хватает воздух и больше того – декларирует, что она рыба и никак не хочет отращивать ноги и становиться земноводным. Мне в этой позиции очень удобно, потому что мне никто не должен и я никому не должен. Скажем так, если мне премию какую-нибудь дадут или на меня там чего-нибудь обвалится, я только спасибо скажу. Но ежели не дадут, то я не буду претендовать на это и не буду обижаться что не дали, потому что на самом деле я понимаю что и не должны дать, то есть что я не из их караса. Можно называть меня динозавром, сумасшедшим – но я знаю что я сумасшедший, ну и что плохо?

Л.Зейгер: Существует мнение, что в современном искусстве имеет значение только авангардизм. Как можно работать, задавшись целью создать авангардистскую вещь? На мой взгляд, эта позиция себя исчерпала.

Дивную фразу сказал когда-то Валентин Серов: “Все надо делать по правилам. Все надо делать по правилам и только по правилам и молиться чтобы случилась ошибка! “Конечно же, искусство делает искусством ошибка, а не правило. Но

начнем с того, что для того чтобы сломать какие то рамки, нужно прежде всего иметь эти рамки. Это как раз простая вещь, я хочу сказать о другом: настоящая классика может быть только современной, если она не современна – она не классика. Та же Нефертити, она современная скульптура, она на все времена. Получается смешной парадокс: ведь в искусстве, все великие революционеры были самыми жуткими консерваторами. Вы можете назвать мне большего революционера, чем Матисс? При этом, не было во французской традиции художника более французского чем Матисс, потому что это абсолютное продолжение великой французской традиции. Дело в том, что традиция это вещь живая. У нее такое количество граней, что она все время поворачивается каким-то другим боком. И на самом деле, так называемый революционер просто исхитряется показать еще одну грань традиции, ее не было видно – все кричат “Революция, революция!” – а потом, ай, нет – это оказывается традиция. И все становится на свои места. А те люди, которые себя называют хранителями традиции, они по большей части сторожат надгробный памятник этой традиции. А традиция уже в другом месте, она ,так сказать, сбежала, развернулась и ушла, она всегда живая.

Настоящий художник ничего не выдумывает. Он себя понимает как некая труба, по которой кто-то что-то откуда-то куда-то перекачивает. Но от трубы, конечно, тоже кое чего зависит. Я очень солидарен с фразой Цветаевой, которая сказала:” Настоящий художник никогда не скажет “Я сделал”, он скажет “У меня получилось”. Ошибки ты делаешь сам, а хорошие вещи, они получаются.

Февраль 2010.

Иерусалим.