Лена Зейгер: Расскажи немного о себе, о переезде в Израиль

Макс Эпштейн: Я родился в Пскове, в Советском Союзе. Псков-маленький, провинциальный городок на Северо-Западе России с множеством христианских архитектурных памятников.
В Израиль я перебрался в 1990 году, в возрасте 16-ти лет. Почти сразу начинается учеба и приключение в области пластического искусства.
Первый период в Израиле прошел в состоянии болезненной ностальгии по России. Он сопровождался нигилизмом и рок-н-роллом. На сегодняшний день мне удалось трансформировать эту “болезнь” в инструмент для работы.

Л.З.: Влияет ли проживание в Иерусалиме на творчество?

М.Э.:На мой взгляд, выбор места жительства напрямую связан с моим провинциальным детством, если под провинцией понимать окраину некоего условного центра, существующего или нет. Знать о его существовании наверняка невозможно, поскольку провинциал сам является этаким центром своей микро- вселенной.
Когда художник понимает это, то сознательно выбирает в качестве места жительства пограничные зоны. Это позволяет одновременно взгляд извне и возможность вторжения в происходящее в любую минуту. Иерусалим целиком состоит из пограничных зон. Множество наративов, связанных между собой, ну разве что, географически, самим пространством. Я нахожусь ровно на границе между ними, в качестве активного “наблюдателя”. Любопытно, что выбор места для жилья остановился тоже не на центре, а на одной из иерусалимских окраин – Эйн Кареме. Таким образом я, одновременно живу и в городе и вне его.

Л.З.: Кем ты себя определяешь – фотографом, рисовальщиком, скульптором?

М.Э.:Род своей деятельности определить довольно сложно, особенно, когда ты часть иерусалимского пространства так долго. Иерусалим и сам, толком не может себя определить. Неопределенность позволяет некоторую свободу в выборе медии и незавершенность. Многомедийность обязывает к овладению несколькими пластическими языками и мгновенные переводы с одного на другой. Когда одно из состояний себя исчерпывает, ты переключаешься на другое и таким образом отдыхаешь.
Несколько лет подряд я не выхожу из дома без камеры, при этом, бывает, что, месяцами я не достаю ее из сумки. Фотография для меня функция фиксации состояния- ментальная фотография. Поэтому, я снимаю только если чувствую острую необходимость в запоминании.
В последнее время я рисую больше, чем когда-либо. Фотографии хватает лишь на временной фрагмент, но не на пространство. Рисунок оставляет достаточно времени не только для фиксации но и для проживания пространства, для выявления некоторой связи с предыдущим опытом. Он также позволяет отбросить психологизмы-воспоминания и освободить пространство для работы.
Итак, фотография начинается в тот момент, когда то, что происходит напоминает еще что-то. Это не чистое документирование, хотя любая фотография автоматически становится и документом реальности. В моем случае, это менее важно. Важнее ассоциативные возможности. Рисунок – это опыт взаимодействия с реальностью и попытка ее сформулировать.
Результаты этих двух процессов я перевожу на язык скульптуры, реорганизовываю переживание в пространство-работу. В отличии от фотографии и рисунка, инсталляции рождаются в “студии”. Это процесс выбора и расстановки акцентов. В студии я выстраиваю идеалистические модели происходящего, связанные с реальностью, но утрированные, гротескные до болезненности.
Я все таки назову себя скульптором…

Макс Эпштейн (из беседы с Леонидом и Леной Зейгер)
Иерусалим, 2013