Как я стал фотографом? Попал в Москву зимой 93–го, где купил «Зенит» за 12 что ли долларов. Потом поехал на Ямал с Зенитом и тремя катушками «Свемы». Меня хвалили, если бы не хвалили, я б наверно, занялся чем-то другим. А так увлекся…

Вообще, я начал фотографировать довольно поздно – в 32 года. А раньше считал, что фотографировать «грешно», потому что в момент истины ты занят какой-то суетой, ты занят кадром, а не переживанием момента. Поэтому я путешествовал (я много путешествовал) безо всякой аппаратуры. Вот. А теперь я путешествую наоборот с фотоаппаратом и нахожу в этом тоже какие-то свои замечательные стороны.

Ещё я 4 года проработал ночным вожатым в детдоме. Я там все время фотографировал. Это, конечно, очень серьезно, очень крутая серия. В ней есть только один изъян – что публиковать её нельзя, потому что нужно получить разрешение у всех этих бывших подростков и так далее, потому что снимать детей у нас можно, а вот публиковать нельзя. Может, это и был мой первый осознанный проект. Ну, до этого, конечно, начал ездить в Турцию, что-то снимал. Надо сказать, что моя успешная карьера началась до того, как я стал реальным фотографом, сначала меня публиковали на ура и все такое, тот же Ямал, потом я опять ездил на Ямал в качестве экспедиции из одного члена под эгидой Смитсониевского института. А сейчас я как бы фотограф в себе, и карьера на этом более-менее кончилась. Так бывает…

Л.З.: Какое значение для тебя имеет тема? Тема в фотографии?

Ну, с этим просто, потому что я сам себя настолько ограничил, что тема уже неизбежна. Во-первых, я снимаю на пленку. Во-вторых, черно-белое и проявляю сам. Обычно я снимаю только людей. Как я однажды сказал: «люблю природу, а а фотографирую людей», такая странность. Ну вот, уже значит тема – люди и их отношения.
Когда-то я изобрел фразу «кадр – это кино из одного кадра», то есть я выстраиваю что-то происходящее в этом кадре.

Л.З.: Политика – существенное для тебя или это по касательной идет?

Политика – это фуфло. Обман малых сих. То есть, это настолько несущественно – политика, ни в фотографическом смысле, ни в каком. Меня очень легко завести и я легко включаюсь в справедливый гнев по поводу там каких-то политических обстоятельств, но к изображению это не имеет никакого отношения.

Ю.К.: Ты строишь икону из человека. Почему – человек?

Ужасно интересно – почему человек? При моем трепетном совершенно отношении к существованию вне человека, к природе, к моему квазирелигиозному отношению к природе, почему я снимаю только людей? В поездке я могу уйти на 2 недели в горы и не снять там ни одного кадра и таскать с собой фотоаппарат, даже зная, что ничего снимать не буду, но я иду в горы. Конечно, для меня приоритет – природа, и при этом я отслеживаю и строю изображения людей. Может, это какая-то попытка увидеть нужное в человеке?

***

Точка отчаяния. Может быть, творчества не бывает без этой точки отчаяния, и возможно, нельзя говорить о точке отчаяния, пока ты там не оказался. Насколько я понимаю ситуацию Сальгадо – потрясающего фотографа, который не мог больше снимать людей, потому что он отчаялся. Ну, в случае Сальгадо, он нашел какой-то свой способ преодоления. Ну, просто сказать – я еще не отчаялся. Потом, когда мы там будем, мы узнаем – а каково там.

Вопросы задавали Леонид Зейгер и Юлия Комиссарофф. Иерусалим, июнь 2013.