Анатолий Заславский – художник, как говорится, Божьей милостью. Он может писать небо голубым, воду синим, траву зеленым – и это все же будет подлинной живописью. Его манера почти не меняется в течение всей его творческой жизни. Практически все работы отталкиваются от натурного материала, и может быть это помогает не повторяться: трудно назвать характерный для Заславского колорит или композицию. Работая с конкретным объектом, будь то пейзаж или модель, Заславский, на мой взгляд, старается максимально воспринять то, что ему предлагает натура, а не навязывает холсту заранее заготовленные пластические решения.

Сравнительно недавно я открыл для себя тексты Заславского, написанные к его картинам. «Необязательные рассказы о картинах» из цикла «Внезапности» были впервые опубликованы в 2001 г. в газете «Смена». Эти тексты, дающие редкую возможность понять ход мысли живописца во время работы над картиной, его первое впечатление от пейзажа, обладают для нас особой ценностью. В них отражается центральная идея нашего сайта: рассказ художника о своем творчестве. По моему, тексты эти особенно близки тем, кто жил в Санкт Петербурге, поскольку тесно связаны с конкретными местами и своеобычной атмосферой этого города. Ниже публикуем избранные тексты из цикла «Внезапности».

Видео-беседа с Анатолием Заславским: нажмите здесь

…………………………………………………………………………………………………………………………………

к картине “Липовая аллея”

Между Марсовым полем и Михайловским садом, рядом с Мойкой, которая в этом месте стремится соединиться с Фонтанкой, есть лиловая аллея.
Если случайно оказаться перед ней летним днем, стоя спиной к началу Садовой улицы, то можно увидеть такую картину: спереди и сверху две огромные шарообразные лиловые кроны, а слева, за рекой, – Михайловский сад. Цвет садового пространства и стоящих перед вами лип будет просто зеленый. Этот цвет у художников называется окисью хрома, а у нехудожников может ассоциироваться с краской, которой выкрашены знакомые с детства заборы и садовые скамейки.
Разнообразится эта зеленая масса внутренней энергией, которая проявляет себя по-разному. Массивные кроны лип тревожно и таинственно шевелятся изнутри листвой. Иногда по ним пробегает ветер и окрашивает светлыми разнонаправленными мазками, а зелень парка местами вспыхивает под лучами солнечного света.
Стоя перед этими липами, внезапно почувствуете, что вы – во власти зеленой стихии. Её плотная масса подчеркивается сверкающей водой, в которой розовеет кувыркающийся в слепящих брызгах катерок, и ярким светом залитого солнцем Марсова поля в правой части картины. Эта стихия воды и зелени чудесным образом подтверждается абсолютной соразмерностью павильона Росси.
Однако главным героем этой картины является аллея, образуемая стремительно убегающими от вас вперед, в глубину, в перспективу двумя рядами стволов лип и голубоватой полосой асфальта. Асфальтовая дорожка пересекается яркими солнечными лучами.
Эти полоски света завлекают вас, и вы, разрушив созерцательную полноту восприятия, идете по аллее, с наигранной беспечностью размахивая руками. Идете вперед, в глубину, в перспективу.

к картине “Колокольная улица”

Если вы случайно окажетесь в том месте, где Колокольная улица перпендикулярно втыкается в улицу Марата, то внезапно брошенный взгляд в глубину Колокольной мгновенно создаст картину в вашем сознании. Эта внезапность состоится при том условии, что у вас нет никакой заинтересованности ни в этих улицах, ни в том, что на них происходит. Картина получится совершенная, но не без некоторых динамических акцентов, таких, как, например, неожиданное появление огромного трамвая или луча солнца, освещающего то один дом, то другой. Вход в картину образуется двумя светлыми домами, стоящими друг против друга в начале Колокольной улицы. За ними стоят дома темных тонов, но очень глубоких по содержанию цветов. Слева виден дом темно-красный с тремя готическими башнями на крыше. За ним – дома цвета плотной золотой охры. Справа темные дома выстраиваются в ряд цветных пятен от фиолетового через густой серый к красно-коричневому и опять заканчиваются золотой охрой. Богатство их цвета случилось благодаря длительному проникновению городской пыли в архитектурные украшения и последующим размывам ее дождями и тающими снегами.
Эта красивая улица замыкается красным домом, стоящим на Владимирском проспекте. Яркий красный дом останавливает движение в глубину и возвращает нас обратно, в картину на Колокольную улицу. Присутствие этого дома абсолютно необходимо, если мы не хотим двигаться в дурную пустоту за пределы картины. Теперь мы находимся в совершенном пространстве. Нам не терпится проверить это совершенство на прочность. Для этого мы замечаем посредине улицы такую подробность, как рельсы, бегущие на нас из глубины улицы и тут же расходящиеся влево и вправо прямо перед нами. Это на земле. А на небе то же самое делают провода симметрично рельсам. Еще эту абсолютно живописно-архитектурную композицию колеблют два события, имеющие, на первый взгляд, противоположное содержание.
Внизу по земле, как вечные скитальцы, перемещаются туда-сюда машины и люди. Иногда на вас надвигается тяжелая зеленая масса трамвая, со скрежетом поворачивающего налево, показывая ряд портретов в своих окнах. Эта движущаяся часть картины каким-то неясным, может быть даже сомнительно-литературным, наивно-пошловатым образом связана с колокольней Владимирского собора, чья сахарно-белая стройная вертикаль с темным куполом вырастает в конце улицы слева прямо на крышах домов (мол, люди и их храм). На самом деле внутреннее равновесие мы обретаем, когда заменяем литературное соответствие между людьми и их храмом на соответствие живописно-пластическое между колокольней и красным домом в конце картины, когда они вместе решительно возвращают нас к жизни, в пределы картины на нашу Колокольную улицу.

к картине “Белая ночь”

В Тучковом переулке может быть внезапное появление купола над обычным домом. Это купол церкви св. Екатерины, которая стоит на соседней улице, но голубоватый купол на белом барабане виден с Тучкова переулка. Представьте себе, что вы там оказались в белую ночь. Это появление большого купола с ангелом на шаре вначале вы воспримете достаточно спокойно (привычное, мол, дело в городе), но постепенно в ночной полудреме вашего сознания сформулируется композиция белого содержания.
Вы увидите трапецию уходящего вдаль длинного дома, светлого тона с красивыми пятнами то ли отсыревшей штукатурки, то ли облупившейся краски. В белой ночи стены дома кажутся фрагментами старинной фрески. Голубовато-ржавый купол с белым ангелом легко распластываются на плоскости белого неба, кое-где подкрашенного намеками на голубизну или мазками из материала зари и заката. Влажная мостовая тоже становится светлой, отражая небо. Устойчивая идея белого фиксируется сознанием. Все богатство, которое предполагается в перламутровых переливах белого цвета, оценит ваш взгляд. Подспудное горение цвета будет процеживаться через цвет рам, через блеск стекол, через свет в окнах, где не спят. Голубизна и ржавость купола тоже будут продираться сквозь белую твердость ночи. Маленький кусочек красной крыши и золотой шарик под ангелом позволят себе кокетливое подмигивание, но все это только подчеркнет известковую терпкость ночи.
У вас хватает ума не желать ничего большего из области глубокой тайны. Вы удовлетворенно что-то проборматываете про себя, разглядывая белизну ночи, прорезанную линиями, рисующими дом с окнами и водосточной трубой и купол с ангелом на шаре.
Потом, боясь расплескаться, вы опускаетесь до “общих мест” – впускаете в свой взгляд романтического бродягу, силуэт великого писателя и обыкновенную блудницу, которой вы клянетесь в вечной любви.

к картине “Plase des Vosges”

Есть на свете такие места, попадая в которые вы оказываетесь под покровом благих сил. Я говорю о Plase des Vosges – Площади Вогезов в Париже, где вы захотите остаться надолго.
Это происходит исключительно благодаря соразмерности всех частей, из которых состоит площадь. Она образована длинными рядами домов, тесно прижатых друг к другу. Дома имеют высокие черные крыши. Между крышами и наверху их стоят высокие белые трубы. Дома бело-розовые. Они образуют большой квадрат. Параллельно домам идет бульвар из трех рядов идеально подстриженных деревьев. По четырем углам площади расположены четыре фонтана, а в центре ее стоит конная статуя Людовика XIII, окруженная большими, совсем не подстриженными деревьями.
Нагулявшись по площади, останавливаетесь в любом месте. Ваш взгляд легко выстраивает картину. Наверху – небо с трубами, крышами и бело-розовыми домами предлагает вам рай, потому что бело-розовое с черно-серебряным всегда возбуждают иллюзию того, что все хорошее только начинается. Посередине – полоса тепло-зеленого, темного с золотом цвета деревьев. Это котел, где варятся все pro и contra, где мы напряжением воли продавливаем бездну сомнений. На верхнем краю деревьев вспышки яркого желто-зеленого света. Это протуберанцы густого напряжения. Верхняя райская часть картины – награда и победа. Результат крутой борьбы – в середине картины. Внизу, под полосой деревьев, в мягкой тени, как в уютном зало. Здесь нет ни явной тени, ни явного света. Здесь стоят скамейки, сидят и ходят люди в удивительно узнаваемом душном пространстве. Вы невольно идете под тень подстриженных деревьев, садитесь на скамейку, на которой, кажется, вы уже сидели когда-то, и осторожно рассматриваете людей, которые вам кажутся знакомыми.
P.S. Точно такое же впечатление божественной соразмерности можно пережить в березовом лесу на правом берегу Волги, между Костромой и Плесом, если вернуться на 20 лет обратно. Потом этот лес постарел и умер.

к картине “Весна”

…Был апрель, чудное весеннее утро, лучезарное и холодное…
Альбер Камю
Весной природа делает дерзкие усилия, чтобы казаться равнодушной и безжалостной к прошлогодним утратам. Она бездумно желает возродиться еще раз. Но нас сейчас интересует свет, который обрушивается весной. Захлестывающее ощущение света возникает даже не там, где начинает зеленеть травка, а на улице, где почти нет деревьев и алебастровая штукатурка фасадов выкрашена весьма разнообразно.
Итак, мы оказались на ул. Пионерской. Улица сама по себе чудная и полна внезапностей. Она разнообразна по архитектурным стилям и историческим воспоминаниям. Однако главная, яркая, даже,на первый взгляд, поверхностная внезапность, пронизавшая вас весной на этой улице, – это звонкий свет, тот самый, что был создан в первый день творенья, когда Бог отделил Свет от Тьмы. Мне могут возразить, что Свет и Тьма, которые Бог потом назвал Днем и Ночью, – это понятия не физические, а духовные. Но нет дыма без огня, и я убежден, что свет, во власти которого со звоном дрожит одна сторона Пионерской улицы в ясный весенний день, – это именно тот изначальный Свет. Этот свет представляет собой особое вещество, растворяющее в себе фасады, водосточные трубы, архитектурные детали, машины, людей и собак. Все эти предметы под воздействием лучей света выдают из своих глубин материал свечения. Свет переливается нюансами цвета, крошит и расплавляет поверхность предмета.
Свет теплый, а тень холодная, хотя бывает и наоборот, но они всегда дополняют один другого. Может быть, они неравнодушны друг к другу? Нет, на первый взгляд так не кажется. Тень безразлична к свету.
Тень – это не просто неосвещенная часть предмета. Тень – это другое вещество, нежели свет, другое пространство, другое мировоззрение, если хотите. В тени живут другие люди и другие собаки. Они живут в мягкой бездонности тени.
Такое внезапное осознание различия света и тени вводит вас в глубокую задумчивость.
Конечно, нам нравится то, что Бог сказал – да будет Свет – и стал Свет, потому что благодаря этому первому акту творения, мы тоже умеем что-нибудь сказать и вскорости это сказанное получится.

к картине “Третий лишний”

Если плоскость картины разделить на три части ситуация получится очень интригующая. Конечно, она будет не настолько драматична, как в случае с линейной перспективой, но достаточно напряженной. Дело в том, что разделенная на три части плоскость картины все равно стремится к бинарности. Наше сознание может воспринять мир только из двух противопоставлений, а третья часть, как и четвертая, пятая и т.д., должны примкнуть своими качествами друг к другу так, что бы остались только два основных персонажа, как угодно много усложненных. Итак, интрига трех элементов картины заключается в том, что каждый из них будет с одной стороны сомневаться в себе и желать примкнуть к одному из двух других, с другой стороны будет желать сохранить свою самость и не вылететь при этом из картины.
Мы смотрим в узкое окно на улицу и видим в низу картины квадрат, на котором изображена стена балкона, выложенная из красного кирпича. Над ним квадрат, в котором располагается уходящее к синему горизонту пространство. На верху картины над синей шероховатой линией горизонта светлый квадрат розового неба с голубыми облаками. Между этими тремя квадратами идет серьезная работа на выживание. Динамика этой работы определяется многоварьянтностью возможностей соединений двух в один, чтобы противостоять третьему. Интересы трех перекрещиваются таким образом, что каждый из них по очереди объединяется то с одним, то с другим, чтобы не вылететь из картины.
Сначала нижний квадрат кирпичной кладки объединяется по качеству тона и насыщенности цвета. Они противопоставляют себя светлому небу. Потом сложная центральная часть соединяется с небом. Они противопоставляют себя откровенно декоративной кирпичной кладке. Потом кирпичная кладка и небо, будучи по-разному просты, объединяются против слишком уж насыщенного сюжетной информацией центрального квадрата. Именно так, взаимно притягиваясь и отталкиваясь, три квадрата соглашаются жить в одной картине.
Бутылка пива, что стоит на стене балкона – единственная вертикаль, которая противостоит всем горизонталям картины.

к картине “Собака среди деревьев”

Две главные реальности образуют картину. Это – плоскость и цвет, вызывающий душевное переживание. Внезапность – это то, что не ожидается. Но бывает так, что внезапность можно спровоцировать. Например, выйдя из бани, вы готовы к восприятию всякого рода внезапностей, так как тело ваше чистое, а сознание – пусто и готово наполниться ярким содержанием.
Сейчас вы вышли из бани на Пушкарской и стремитесь загрузить кружкой пива божественную невинность души и тела. Несмотря на то что вы окружены друзьями, ваш взгляд выхватывает очень красивого цвета горизонтальные полосы, когда проходите мимо сквера на углу Пушкарской и Введенской улиц на Петроградской стороне. Вверху светлое сиреневатое небо, под ним – ряд домов бледно-желтого цвета. Цвет домов хотя неяркий, но настойчивый. Серые продолговатые окна помогают домам быть нескучными.
Затем под полосами неба и домов идет широкая, темная, по сравнению c небом и домами, полоса земли. Эта полоса тоже горизонтально членится. Сиреневато-серая – под домами, затем, ближе к нам, теплая зеленоватая полоса газона. Это цвет прошлогодней травы. Затем идет узкая с синим влажным блеском полоска дорожки. И, наконец, в самом низу прямо перед нами – широкая полоса горящего изнутри темно-красного цвета. Это цвет прошлогодних Листьев. На этой полосе стоят деревья, которые распластывают по вышеназванным полосам свои стволы и ветви совершенно немыслимых конфигураций. Они застыли в танце из очень сложных пластических сочленений. Иногда ветви и стволы становятся своеобразными рамками, внутри которых образуются картины, где могут появиться полыхающие яркие сине-желто-красные детские катальные горки, бегающие дети и собаки. Одна из собак может остановиться и посмотреть на вас из этой рамки бессмысленно упорным взглядом, таким же, каким вы смотрите на пейзаж перед вами.
Дальше, как обычно в подобных случаях, вы не знаете, что делать с этими впечатлениями, вызванными всего лишь одним взглядом, опустошенным баней, и потому идете проторенным путем в кафе “Татьяна”, где вместе со всей банной компанией будете пить чай, или пиво, или водку – в зависимости от того, как пойдет беседа.

к картине “Иудейская пустыня”

На высоте 400 метров над уровнем моря, вы оказались на верхней площадке горы, которая является местом, где в древности была крепость и резиденция царя. Сейчас вы стоите на раскаленной каменной сковороде. Количество жара вас сжигающего прямо пропорционально количеству вас окружающих красот. Вы сгораете, но не сдаетесь. Это вы делаете до тех пор, пока не становится ясным пластический замысел сжигающего вас пространства. Под ногами раскаленные руины, а дальше сквозь дрожащий от жара воздух колеблется пространство пустыни. Это переплетение голубых, пепельных, розовых и других цветов, замешанных на основе светло-золотой охры, на востоке пересекается узкой полосой пронизывающего вас синего цвета. Это -Мертвое море. Синяя полоса, делящая вашу картину по средине, утверждает горячую нежность пустыни. Вы спускаетесь на фуникулере с приятелем и его родственником, который вас сюда привез, с горы, садитесь в машину с кондиционером и едете по Иудейской пустыни в Иерусалим, пожирая взглядом упругие женственные формы библейских холмов. Потом уже в Иерусалиме сквозь дома, деревья и окна Города вы вдыхаете просачивающееся в него содержание пустыни.
Известно, что в этой пустыне зародилась безоглядная вера в Единого Творца и Страх Божий, и непреклонное желание узнать Имя Его.

к картине “Синий мост”

В Петербурге есть такие места , где живописная сущность города, совершенно очевидна. Оттого, что в городе редко бывает солнце и нет тональных контрастов, проявляются тонкие цветовые отношения. Несмотря на общее мнение, что Петербург выстроен рационально, по линейке, и в нем сильна ,мол, только академическая рисовальная традиция, на самом деле, Петербург, благодаря своей морской атмосфере, вечно меняющей движение воздушных слоев, очень живописен. В этой живописной работе принимают участие по-разному выкрашенные фасады домов и широкие пространства небес и площадей. Если выйти из переулка Гривцова на набережную Мойки, то слева от вас начнет зарождаться Исаакиевская площадь. Вы еще не видите слева парадный фасад Мариинского дворца, а справа градиозную массу Исаакиевского собора, но широта живописного пространства вами уже овладела. Посредине образовавшейся картины вы видите светложелтый дом с темной аркадой окон с белыми,как свечки пилястрами между окнами. Слева от дома ваш взгляд уходит в глубину улицы. Цветные фасады домов выводят вперед, на передний план живописное пространство уходящей в перспективу набережной. Из этой глубины по направлению к нам идет ряд столбов и решетка, сквозь которую весело сверкает обледеневший снег. Справа от центрального дома стоит краснокоричневое здание бывшего германского посольства, с которым почти сливается по цвету изящный пьедестал. Это пьедестал памятнику императору. Вы вибираете такую точку для смотрения, чтобы император парил на вздыбленном коне на фоне зеленоватоперламутрогого неба. Центр картины дерзко провозглашается Синим мостом, зажатым с двух сторон гранитной набережной цвета теплой охры. Весь архитектурный сюжет распологается между зеленоватым покрывалом облаков с розовыми просветами закатного неба и большим количеством густого серого асфальта. Асфальт украшен по краям мокрыми свидетельствами оттепели, в которых отражается кое-где кружево решетки. Широкие пространства неба и дороги подчеркиваются фигурками, зеленой машиной, которая помогает синему мосту быть не одиноким, и, конечно же, фигуркой императора, летящего по небу на вздыбленном коне.