Следователь сказал, что мастерская Арона загорелась от короткого замыкания. Ночной прохожий с лицом дауна намекнул на поджог. А я думаю: мастерская сгорела из-за мыслей.
Психиатр включается, как вентилятор, и начинает ,склонив голову влево, быстро писать. Подождите , доктор, я не уверен , мне просто кажется, что причиной пожара в столярной мастерской послужили мысли. И я опасаюсь ,что со мной произойдет то же.
Психиатр перекидывает голову направо и строчит уже, как вентилятор, включенный на 2ю скорость.
Пишите , доктор.
За неделю до пожара, когда окна были уже черные, и огромные вялые комары громко бились о лампы дневного света, Арон, стоя в дверях с чашкой чая в руке сказал:
-Сейчас немного полегче на душе ,-но жена больше не может ,ей нужно ,чтобы я каждый месяц приносил зарплату .Я пробовал работать на стройке плотником. Проработал три дня и ушел. Не выношу ,когда на меня кричат. Я объясняю жене, что даже если решу закрыть мастерскую , нужно время. Доделать работу,отдать долги.-
-Не бросай сразу ,-сказал я, -не делай резких движений. Ты проработал 10 лет ,ты слишком опытный ,чтобы пилить доски на стройке.-
-Спасибо ,-сказал Арон и выглянул наружу, -я побежал. Машина пришла.-
Прошло шесть рабочих дней. Я шел спать, толкая свою тень по жидко освещенному ночному асфальту, и думал :утром здесь будет почти так же пусто.
Но утром я своего проулка не узнал. В него вытряхнули склад мокрых досок, блестящую пожарную машину, полицейский фургон и целый клуб жестикулирующих мужчин.
-Пожар,- выдавил столяр Моше , сжимая перила и жадно глядя в черный провал двери Арона, куда уходила пожарная кишка, – все сгорело .Мебель ,доски ,машины. Тысяч на 200 -
Поодаль стоял страховой агент. Агент молча выражал соболезнование пострадавшему и покорность высшим силам, не позволившим ему вовремя обновить Аронову страховку Заходить в помещение агенту было совершенно незачем.
А я зашел , влекомый трупным любопытством .Все растрескалось в черные, вонючие куски. Стальные балки потолка просели. Во дворе выла собака Белоглазка. Уцелевший петух что-то выклевывал из неостывшей золы.
Арона я заметил в ближайшем к двери, молчаливом кругу мужчин. Он стал похож на свою старую мать, когда та заболела.
Ни в моем помещении, ни у соседей не было света. Во всей промзоне не было электричества .Вот почему соседи торчали на улице. Они, конечно, рады стоять и глазеть. Я же хотел начать день, начать работу, и спросил у муниципальных ,которые сидели в своем фургоне, как мне быть.
-А мы тут причем?- удивился гладкомордый главный электрик по кличке «Тунисский сендвич»
-Так как без электричества работать?-
-Ты у кого помещение снимаешь? Вот к ним и обращайся! – радостно ответил его напарник с благообразным бородатым лицом злодея. Электричество дали без них, как внезапно дают солнце в облачный день.
Вечером я напилил назавтра дров, проверил, догорела ли печка. Зола была еще полна красных искр.
Арон сам сказал, что хочет избавиться от своей мастерской. А мне чего бояться? Я ведь не говорил ,что хочу закрыть. И не думал? Ни разу не думал?
Прошло три дня , а с улицы все слышна деревянная капель: это Арон кидает в глубокий зеленый контейнер горелые доски. Доски не кончаются .Когда контейнер наполняется с верхом, тягач утаскивает его на свалку и привозит пустым.
Младенческое лицо Арона почернело от копоти и ручища, которой он держит чашку, почти черная.
- Чтобы открыть мастерскую заново , нужно 300 тысяч. Нет смысла. Где я возьму 300 тысяч и как я их отдам?- Он допивает чай и укатывается незаметной походкой в черную щель своей мастерской .Через минуту выносит на свет доску и кидает в зеленый, выше его ростом контейнер.
Напротив контейнера, на бетонной ступеньке покоится со стеклянным стаканчиком в руке враг Арона, столяр Моше. Обычно Моше сидит на винтовом табурете с ободранным сиденьем у входа в свою мастерскую . Мимо него проходит высокая кассирша Света в кожаной куртке, с мощным корпусом, маленьким, прыщавым личиком и пучком желтых волос на затылке. Света ведет за руку хорошую девочку Тасю, похожую на мать, как самая маленькая матрешка на самую большую. Моше останавливает Свету и пять минут беседует с ней о ее хозяине. Вот едет юный велосипедист . -Руль, руль поправь! -кричит ему Моше. Я несу к баку мусорное ведро. Ледяной ветер выдувает из ведра полоски резаной бумаги. -Тебе не холодно ? -спрашиваю я. -Холодно, -отвечает Моше, не дрогнув задубевшим лицом. Так и торчит он на насесте, неотличимый от окружающего хлама,а теперь пересел на ступеньку, чтобы лучше видеть, как Арон вытаскивает горелые внутренности своей мастерской. Он не пропустил ни одной доски.- Теперь я единственный столяр на этой улице -было написано на его коричневой физиономии.
Когда дерево кончилось, Моше вернулся на винтовой табурет и, как прежде, сидит у входа в свою нору, между мешками с пустыми бутылками, рамами от столов и желтыми контейнерами из-под солярки.
С насеста Моше видит хуже, чем со ступеньки, но достаточно ясно : у Ароновых ворот тормозит дешевая белая машина с решетчатым прицепом и скупщик железа, худой, с лицом шакала надевает рукавицы и пучками хватая железные палки из кучи у ворот, кидает их в прицеп.
-Он покупает тонну за 600,а продает за 800,-говорит Арон, -А я тут работу нашел. Увидел объявление: требуется опытный столяр. Вчера съездил. Предлагают семь с половиной .Такая зарплата мне даже очень нравится. Все равно свою мастерскую не открыть. Мне предлагают ссуду, но жена против, родители против. Все против. Два года назад мы поехали с семьей в отпуск. Вдруг звонят из ешивы и заказывают 100 стульев. Пришлось вернуться.-
Снаружи слышен рев-это шакал режет рельсы, на которых лежала антресоль. Арон трет, пачкая гарью, переносицу: – по-настоящему, рельсы не мои ,а Моти. Я когда-то обещал заплатить и не заплатил. Это Моше меня подговорил. Моше любит стравливать людей. Я тогда работал ночами и считал каждый шекель. Я был неженатый и любил работать по ночам. Поставил в углу кровать, днем немного спал, потом опять работал. Мой брат посмотрел и говорит: -Ты что, заболел? Зачем ты так вкалываешь?- Он умеет делать дела, мой брат. Как ему объяснишь?-
Назавтра сборщик железа вернулся, чтобы разрезать старую машину Арона -белый фургон со спущенными шинами. Когда мы шли на обед ,он фомкой отрывал правую дверь. Левая уже стояла у него в кузове.
В наступающих сумерках я вышел на крыльцо. Белая машина лежала на боку, а шакал обеими руками пытался оторвать от ее брюха выхлопную трубу с глушителем .Я подошел поближе и стал смотреть, как уверенно и неторопливо раскачивает он трубу. Не прерывая работы, он посмотрел на меня глубоко запавшими глазами не пристально и не вскользь, а так, как смотрит на человека шакал, отрывающий лопатку от скелета лани. Убедился в моей безвредности и отвернулся, повернулся в профиль, коротко стриженый, седой, в шапке с длинным козырьком, похожим на звериный нос. Зашипел газовый резак. Наутро у забора лежала, задрав берцовые кости, белая крыша, а рядом -груда черной резины, пластмассы и тряпок.
Арон в тот день ездил с отцом в Галилею. Знакомый повар устроил им встречу с каббалистом . В конце зимы, когда холмы зелены, масличные рощи полны тумана ,а между облаками и краями гор стоят широкие веера света, Галилея прекраснее Тосканы. Дорога к ешиве поднималась от стоянки по свежезеленому, взъерошенному холму. Впереди ,развернув плечи, шел отец Арона, видный мужчина с благородно-горбатым носом. Ради случая он надел синий пиджак и белую рубашку с отложным воротником. За ним катился маленький Арон. Их приняли на кухне , под сводчатым потолком с мощными ремнями опорных балок.
Повар привел каббалиста.
Каббалист, мягко отнял поцелованную папой руку, полминуты пристально смотрел на Арона, а потом сказал ,что Арон должен взять ссуду и с тем же компаньоном заново открыть мастерскую. Папа схватился за левый нагрудный карман.
-Судьба ударила по двоим, – объяснил каббалист ,-если вы не сломаетесь ,награда ваша будет двойной. Если же ты наймешься к кому – нибудь , все равно не привыкнешь. Кто долго был хозяином, уже не сможет работником. И следи за мыслями!-
Назавтра Арон поехал выбирать машины, вернулся в два и принялся с сыном компаньона отскребать от копоти те несколько станков, что не совсем сгорели.
Белоглазка, жуткого вида короткошерстый пес цвета какао, со стоячими и загибающимися на концах в разные стороны ушами, по виду помесь небольшой лошади и средневековой химеры, паслась у забора.
Не хватало Моше. У его запертой двери остался винтовой табурет с ободранным сиденьем.
Зябко было в моей мастерской, работа не шла, а я не хотел разжигать печку, чтобы не тратить время. Зачем мне тепло? Чтобы работать.Если работа не идет, зачем тратить время и дрова? День был безнадежный, как старинное письмо, которое реставратор часами склеивал из мятых обрывков, расправлял, прессовал, подкрашивал, и одним неаккуратным движением ножа разорвал и смял в мохристые клочки.
Я вышел на улицу и спросил Арона, зачем народ забирал у него горелые доски.
-На дрова, -ответил Арон, скрежеща диском по станине, -у меня еще немного осталось. Он отложил диск, принес и бросил мне на крыльцо охапку буковых заготовок. Я сунул штук семь в уже растопленную печь. Сначала просто сделалось тепло. Потом печь начало колотить и из отверстий ее дверцы толчками полезли столбики дыма, будто печь натирала дым на терке. Я подождал, пока печка придет в себя и открыл заслонку. Твердый, красный, прозрачный от жара уголек, консерв огня, выскочил и покатился под стопку щепок у стены, как мысль,много раз мелькавшая и у Арона, и у меня,и у любого хозяина: -да провались эта каторга! Да пропади все пропадом! Гори оно синим пламенем!
Я подхватил красный уголек лезвием топора и бросил обратно, в желто-серый пепел.