-А интересно, есть ли Бог?- думал два часа назад уволенный инженер Гриша, сидя в открытом Тель – Авивском кафе и глядя на три косточки от маслин и обрезок соленого огурца, которые лежали перед ним в стеклянной посудинке ,похожей на пепельницу.
Недавно сам собой рухнул Советский Союз, в воздухе стояла пыль. Последний хамсин принес ее из Аравии.
Гриша выпил 100 грамм водки «Голд» и твердая, лютая досада –его вышвырнули с первой человеческой работы, куда наконец, наконец, наконец, после двух лет таскания блоков, уборки картошки и мытья лестниц удалось устроиться –твердая, ледяная досада от водки немного смягчилась.
На стук колесиков по брусчатке Гриша поднял голову: в наступавшей темноте высокий, худой человек, согнувшись набок, катил контрабас прямо на него, но свернул и скрылся в стене кафе, откуда полчаса назад вынесли Гришин заказ.
Днем Гриша любил простор этой пешеходной улицы, полной непритязательных открытых кафе и магазинов тканей, витрины которых заменяли ему калейдоскоп, любил похожие на крепких стариков в серых пиджаках буквы вывески «Хайчук. Ножи и ножницы» , но в темноте любить стало нечего.
Сжавшись, перетекла улицу кошка. Мужчина и спутница, оба в джинсовом, праздным шагом прошли мимо, окая и озираясь.
Начальник сказал Грише, что тот уволен не с утра, а в полпятого , чтобы выгоняемый как следует проработал последний день.
В конце улицы, на перекрестке, менялись огни ,и Гриша подумал, что у светофора, в сущности, лишь два настоящих цвета: красный и зеленый. Так и на вопрос « Есть ли Бог» бессмысленно отвечать рассуждениями о месте абсолюта в человеческой психике и необъяснимости значения силы гравитации, а есть только два ответа: да, или нет.
Из полутьмы вынырнул губастый старик с похожим на башмак футляром. –Саксофон,- понял Гриша. Саксофонист свернул прямо перед Гришиным столиком и скрылся в стене кафе, куда прежде вошел контрабасист.
- В стену вошли. Играть там будут -подумал Гриша,- А мне куда деваться? Осень. Даже если возьмут подметать ( могут не взять) -осенью в урнах черви. А я червей боюсь.
-А?- переспросил Гриша тетку с челкой, в переднике, обращавшуюся к нему из двери в стене. Тетка повторила фразу, но Гриша понял только «10 шекелей» и что его зовут в стену- так он окрестил внутренность кафе.
Все равно. Идей, кроме нажраться, не было, а там, куда звала тетка, выпить точно дадут. Гриша поднялся на крыльцо, вошел в стену, в конце кривого коридора открыл и сразу захлопнул белую, в потеках масляной краски дверь сортира, повернул на 180 и ткнулся в противоположную дверь.
– 40 шекелей. По 10 на музыканта – тетка в переднике стояла на пороге с протянутой рукой.
-Как всегда,- подумал Гриша, – звали- говорили 10, а пришел- давай 40.
Возвращаться было влом. Гриша наскреб 40 и был впущен в комнату со стойкой в торце , местом для музыкантов в другом и пятью круглыми столиками между. За ударной установкой сидел парень в футболке. Старик, блестя нижней губой, присоединял к саксу трубку. Контрабасист выпиливал пробные инфразвуки. Только гитара, хорошая гитара типа Джо Пас, стояла одна и блестела. Кроме музыкантов, в комнате было человек 5. Один из них подал Грише меню. Гриша выбрал коктейль « Манхеттен». Черно-белые фотографии висели на стенах. В углу сидел звероватый студент с книгой. Влюбленные толкались коленями.
Музыканты пораскачивались в такт будущей музыке и заиграли On the sunny side of the street/
Гриша выкинул трубочку, допил коктейль. Его подняло. Гитара легла в руки : будто ступил на неподвижный горизонтальный эскалатор в аэропорту. Эскалатор тронул – и понес.
В первом квадрате музыканты прислушивались . Когда Гриша завел соло, контрабасист, всегда игравший с закрытыми глазами, широко открыл их, а ударник, работавший щеточкой, пропустил такт.
Выдув последнюю фразу:» только на солнечной стороне улицы можно, с центом в кармане, быть богатым, как Рокфеллер» , саксофонист махнул Грише- сыграть еще одно соло, а потом крикнул по-английски: « Все на улицу. Скрывать такое – преступно!»
Через полчаса вокруг музыкантов, которые перешли на шлягеры 60х, собралась небольшая толпа.
Небольшая-то она, из-за буднего дня, была небольшая, только в первом ряду стояли редактор джазовых программ Эли Кабашевкин, музыкальный обозреватель Рони Рубин и продъюсер Заки Занзибар.
Приятели (совершенно, как вы понимаете, случайно) шли со скучного прослушивания есть хумус- и услышали Гришину гитару.
Теперь все трое имели вид гончих, узревших зайца. Рони , играя коленями в такт музыке, придумывал первую фразу статьи: «Господа и дамы! Волна эмиграции выкинула на наш берег нового Джимми Хендрикса.» Кабашевкин протягивал к музыкантам худую, волосатую руку с портативным магнитофоном. Занзибар уже знал, кто послезавтра будет играть на вечеринке у президента.
Послезавтра Гриша, действительно играл на вилле в Кейсарии, и президент, скверно ухмыляясь, спрашивал его : « Ну, сколько ты уже в стране?» Через неделю статья о Грише вышла на 2й странице « Га Арец», газеты для правильно мыслящих людей. И поехало.
Дело было не в том, что Гриша играл виртуозно. И даже не в том, что играл он страстно. В Гришиных соло звучала громкая, ясная музыкальная мысль. Мысль, в ста разных вариантах была одна, и довольно простая: жизнь тяжела, но впереди – свет! Так ведь люди это и хотят услышать.
Прошло тридцать лет. Гриша теперь бодрый, седой, коротко-стриженый господин. Купил квартиру в Бат- Яме. Играет с разными составами, но только на концертах – записи не получаются. У него ни жены, ни особых друзей – одна лайка Висбор. Висбору не надо объяснять, почему, когда Гриша дома берет в руки гитару, она издает такие жалкие, слепые звуки, и что случается каждый раз, когда он выходит на сцену.
Чтобы удачно импровизировать , нужно, кроме таланта, играть по шесть часов в день, знать все тропинки в огромным парке джазовых аккордов, владеть гаммами в разных аппликатурах, обращениями трезвучий, музыкальными стилями, а Гриша не владеет ничем. Он только перед выходом на сцену выпивает 100 грамм водки, или коктейль « Манхеттен». И на всякий случай играет на той же, неизвестно чьей гитаре «Джо Пасс», что легла ему в руки 30 лет назад.
- Есть ли Бог?,- иногда думает Гриша по утрам, остановившись с пакетиком в руке, и глядя на округлый морской горизонт, пока Висбор делает свои собачьи дела. – О-кей, случилось чудо. Но почему обязательно чудо? Играл же я у костра и в ЛИИЖТе на танцах. От перемены климата сместились нейронные цепочки в мозгу – заиграл получше. Плюс гитара чудесная, а не советские дрова. Ну, хорошо, есть Бог. И что с этим делать? Не пейсы же отращивать на старости лет. Кто меня с пейсами играть позовет?
Так Гриша себе играет джаз, блюз и греческую музыку, послушно собирает в пакетик твердые какашки Висбора, пьет коктейль «Манхеттен».
А чудо все не прекращается. Чудо все светит, светит, светит, как зеленый светофор ночью, на окраинной улице, где давным – давно нет никакого движения.